Читаем без скачивания Легенда о Пустошке - Алексей Доброхотов

Жила с матерью в родительском доме, а как ее схоронила, так и вовсе одна осталась. Пришлось самой хозяйство вести, за коровой смотреть. Появились новые заботы: дрова, сено, огород. Со школы придет, ужин приготовить некогда. Пришлось корову продать, кур по соседям раздать. Один пес Шарик остался. Сидит на цепи, дом сторожит, хозяйку с работы ждет, голодных кошек от дверей гонит.

Шли годы. Дом ветшал, Элеонора Григорьевна старела. Тяжело стало в школу ходить. Даже велосипед уже не выручал. Пришлось выйти на пенсию.

Началась новая жизнь. Не требовалось больше вставать засветло, нескончаемые тетрадки проверять, готовиться к министерским контрольным. Сиди тихо на лавочке, слушай радио, радуйся жизни. Свобода. Но не тут то было. Оглянулась Элеонора Григорьевна назад и охватила ее щемящая тоска. На что жизнь ушла? Ни работы, ни семьи, ни детей, ни внуков, ни хозяйства, одна голая пенсия и старый пес Шарик, сидит преданно возле ног, положив косматую голову на колени, и печально вздыхает. Обняла его хозяйка за давно не мытую шею и заплакала.

Через год случилась инфляция, спутница больших перемен и моментально обнулила все заработанные долгими годами скудные жизненные накопления. Пес умер от старости. Деревня опустела. Кто мог – подался в иные края, а Элеонору Григорьевну никто и нигде не ждал. Ни родных, ни друзей, ни денег. Большая Россия, а уезжать некуда.

Осталась она доживать свой век в родном доме с покосившейся крышей, питаясь овощами с обширного огорода, границы которого теперь определялись исключительно силами обработчика. Оспаривать межу некому. Дрова брала, как и все, с соседних участков, постепенно разбирая обветшалые брошенные дома. На нищенскую пенсию покупала у Веры Сергеевны самое необходимое и по вечерам читала, читала, читала, пока солнце не садилось за горизонт или свеча не до конца не сгорала.

* * *

Анастасию Павловну зачали во время оккупации. Не то немец постарался, не то лихой партизан. Отчество получила от дедушки по материнской линии. Мать растила ее одна. Бойкая получилась у нее девка, ядреная. Едва выросла, сразу же замуж выскочила. Одной из первых в своей возрастной категории. Муж ей достался красивый, кудрявый, озорной. Годик пожили вместе душа в душу, на том и закончилась счастливая жизнь. В армию мужа призвали. Там он и повесился на первом году службы.

Родила сына Вову. Вернулась в дом к матери. С ней вместе парня и поднимала. Через все детские болезни прошла. Со страхом и криками отправляла его в Армию. Со слезами встречала. Потом Володя на комсомольскую стройку уехал. С тех пор больше его не видели. Пришлет раз в год короткое письмо. Мол, жив, здоров, обустроюсь, как положено, заберу… Все обещает, обнадеживает, а не едет. Видимо, не до старой матери. Свои заботы у сына. Да и что ему делать в деревне?

Работала Анастасия Павловна, как и все бабы в колхозе. Коров доила, навоз убирала. От работы не бегала, иной раз даже скучала. Привыкла сызмальства к тяжелому крестьянскому труду. Иного не знала. Одно время считалась даже передовиком производства. Дважды ездила по профсоюзной путевке отдыхать на Черное море. Сначала в Крым, потом в Сочи. Зимой, правда, но все равно на душе было радостно. Особенно в те дни, когда после знакомства на пляже с бойким сталеваром вынашивала надежду переехать к нему в прокуренный заводом город. Но он оказался женатым и две солнечные недели, проведенные вместе, вспоминались затем с грустью и щемящей грудь тоской.

Так личную жизнь она себе и не устроила. Второго мужа не нашла. Но от чужих не отказывалась, за что дважды была бита возле магазина рассвирепевшими бабами.

Затем наступили тяжкие дни. Колхоз неожиданно распустили, за долги. Мужики стали растаскивать по ночам ржавую технику. Коровы обреченно мычали в запущенных стойлах, молоко кисло в бидонах, пастух беспробудно пил, начальство бездействовало. Жалко стало смотреть, как скотина гибнет. Взяла Анастасия Павловна под вечер трех самых любимых телушек и отвела к себе на двор.

На следующий день приехал участковый милиционер с представителем банка. Составили протокол, колхозных коров отобрали, ее арестовали за воровство.

Натерпелась она страха в милиции. Все признала, все подписала. Через трое суток, правда, выпустили. Потом состоялся народный суд. Учитывая чистосердечное раскаяние и пенсионный возраст преступника, присудили к исправительным работам с конфискацией имущества. Однако, работать было уже негде, от колхоза ничего не осталось.

Колхозных коров она больше не увидела, а свою конфисковали. Мать с горя заболела, слегла и вскоре отошла в иной мир. Анастасия Павловна осталась одна.

На том все и закончилось. Приходилось заново налаживать жизнь. Хотя нечего уже не осталось. Из деревни начался исход, и вместе с людьми медленно утекла сама душа. Сохранилась одна безысходная привычка жить, исполнять ежеутренний ритуал пробуждения и ждать весточек от сына.

* * *

Родителей своих Марья Петровна не знала и не помнила. Вся ее сознательная жизнь прошла в старом бревенчатом доме темной знахарки Дарьи Ивановны, на берегу извилистой речушки огибающей холм деревни Пустошка. Откуда появилась у бездетной старухи маленькая девочка для всех оставалась загадкой. Сама Дарья Ивановна об этом не рассказывала. Зарегистрировала годовалую девчушку в правлении колхоза, как свою дочку и называла Марьюшкой. Одни полагали, будто зачала ее старая во грехе с черным козлом. Другие, будто вылепила куклу из синей глины и оживила колдовским образом в полнолуние. Третьи, наиболее здравомыслящие, склонялись к тому, что ребенка знахарке просто подбросили.

Посудачили злые языки, попереживали, и успокоились. Другие заботы свалились на деревню. Война случилась. За ней разруха пришла, голодные годы. А когда о девочке вновь вспомнили, то ей уже исполнилось четырнадцать лет. Всплеснули руками заботливые люди, забеспокоились, как так, в школу не ходит, коммунизм строить не обучена. Собрали комиссию, проверили грамотность, отметили присутствие начальных навыков чтения и письма. Не общительна, замкнута, молчалива. Стоит, смотрит огромными черными глазищами на председателя и тонкими белыми руками длинную косу теребит. Но держится смело с достоинством, себя в обиду не дает, но и не спорит. Сама худенькая, бледная, как былиночка на ветру. Стали обсуждать, что с девочкой делать. В школу отправлять поздно. На тяжелую работу в колхоз – боязно. Грохнула тогда баба Дарья стулом об пол, даже стекла в окне задрожали. «Больная она, – гаркнула, – У скотины работать не может. Не пущу». Сказала, как отрезала.

С тех пор знахаркину дочку по общественной нужде больше не беспокоили. Связываться с грозной старухой ни у кого не возникало ни малейшего желания. Девочка спокойно росла и усердно вбирала в себя древние, тайные знания. К двадцати годам она постигла целебные свойства диких трав, научилась без особых усилий останавливать кровотечение, снимать воспаление, излечивать простуду. Горький отвар, монотонный заговор, темная икона в золотом окладе и странный голубоватый дым творили тихое чудо, не объяснимое марксистско-ленинской концепцией построения мира. Случись такое в большом городе или хотя бы в районном центре, власти бы сразу прекратили подобное антисоветское безобразие. Но здесь, в стороне от передовых идеологий на самом краю деревни люди просто излечивались, не ища особых объяснений происходящему.

Однако, отдавая должное мастерству молодой знахарки, просвещенный народ за глаза называл ее «Чертовой дочкой». Молодые люди посмеивались над ее нелюдимостью и сторонились, явно опасаясь неведомой силы, сокрытой в глубине ее больших черных завораживающих глаз.

Так и жила она рядом с людьми в стороне от их хлопотливой общественной жизни. Нигде не бывала, ничего не видела, кроме деревни и необъятного леса, неотступно следовала за матушкой и постепенно переняла у нее все накопленные знания пока, наконец, не обрела свой путь и не познала в себе великую силу.

Вскоре после этого старая знахарка отошла в иной мир, строго наказав дочке свято хранить тайну и не использовать обретенный дар всуе.

Нелюдимо живет Марья Петровна, даже волки ее дом стороной обходят. Пенсию получает самую маленькую, социальную. Гостей не любит, на сходы не ходит. Огород, кошка, коза, пять кур с черным петухом вот и все ее хозяйство. Да ей больше и не надо.

* * *

В тот день дед Афанасий решил кастрировать кота.

Орет окаянный черт по ночам. Спасу нет. Ходит по чердаку, гремит досками, а пуще под самым окном усядется и заведет тягучие рулады до самого утра. И не один. Других в помощь призовет, со всех окрестных огородов соберет разношерстный хор, разместит под окном деда и начнет выяснять, кто из них самый голосистый. До драки спорят, а потом всем гуртом бегут в сени ведрами и тазами греметь. Издеваются не иначе. Как тут уснешь, даже на грудь принявши?